Грузовик свернул направо и приостановился перед светофором.
– Пацаны, ни хера себе, глянь, глянь! – ахнул Фил.
Глаза его будто бы остекленели. Из-под брезента, которым был накрыт какой-то бесформенный груз, свешивалась окровавленная рука человека. В том, что он был мертв, сомнений не было. Как и не было их в том, что весь кузов «Урала» забит человеческими телами, то есть, если быть точным до конца, трупами.
– Сань, чего это, а? – изумленно спросил Космос.
– Это те, кому не повезло этой ночью, – ответил Саша. И добавил, имея в виду не только судьбу этих несчастных, но и многое, многое другое: – Не дай бог…
– Дороги перекрыты, но мы прорвались! – наскоро поцеловав тетку и оставив ей охапку роз, Саша рванулся в палату к Оле. И, страшно вымолвить, к сыну.
Оля сидела на кровати. Она нежно улыбалась мужу, а в руках у нее был аккуратный кулечек. Кулечек сладко посапывал и таращил светлые глазенки. Сын. Ванька! У Саши перехватило дыхание. Легонько коснувшись губами Олиных губ, он осторожно взял сына. Руки моментально стали деревянными. Глядя на маленькое смешное личико, он тихо сказал Оле:
– А я думал, они лысыми родятся…
– Вот так, голову держи… – Оля поправила его руку, чтобы та поддерживала голову младенца. А Саша всматривался в крошечное существо и все не мог поверить. Неужели вот так, вдруг, еще вчера его не было, а сегодня уже настоящий человечек: реснички, белесые бровки.
– Оля, а он на тебя похож, – восторженно прошептал Саша. Он боялся говорить громко, хотя Ванька не спал, а вовсю таращился на папу. – Настоящий человеческий детеныш.
– Я уже не могу без него… – Оля погладила мужа по плечу, глядя на сына. Глаза ее наполнились слезами.
– Я люблю тебя, моя хорошая, не плачь, не плачь, ну…
– Ты где был? Я так тебя ждала… – слезинка скатилась по щеке.
– Зайка, верь мне. Я не могу тебе сказать, где, но я не мог выбраться… Правда… – Руки совсем онемели, ему хотелось обнять Олю. – У, колени дрожат… Страшно, оказывается, детей-то иметь… Кать, возьми, а? – Он осторожно передал Ваньку Катерине и наконец обнял жену.
– Что, Иван Александрович, напугал отца? – Катя умело взяла кулечек и вышла из палаты на цыпочках.
В маленьком коридорчике, который отделяло от палаты стекло, стояли и смотрели на сцену встречи супругов Елизавета Павловна и Татьяна Николаевна.
– Учтите сразу: воспитание я возьму в свои руки. Хватит одного бандита в семье. – Елизавета Павловна строго, поджимая губы, посмотрела на Сашину маму.
– Не смейте моего сына оскорблять! – тихо, но твердо вступилась за сына Татьяна Николаевна. И добавила укоризненно: – Что ж вы за человек такой? У вас правнук родился…
Они не входили в палату, через стекло умильно и ревниво разглядывая, как Катя забирает ребенка у Саши.
– Оленька! Тебе не пора кормить? – вздорная старушка все же решила показать, кто здесь главный.
– Она уже кормила, – успокоила ее Катя, закрывая за собой дверь. – Девочки, – примирительно сказала она, – пойдемте пить чай. Пусть они тут полюбезничают, – она оглянулась на шепчущихся супругов…
– Я завтра заеду. Тебе что принести? – Саша поправил уже успокоившейся Оле выбившуюся прядь.
– Напиши мне записку, ладно? – вспомнила Оля о «потерянной» записке. Она твердо знала: мужья должны в роддом писать женам трогательные письма, так было во все времена.
– Напишу, – засмеялся Саша.
– Только не на компьютере, – предупредила Оля.
– Прямо сейчас напишу. – Саша взял лист из стопочки, лежавшей на белой тумбочке, и быстро, но аккуратно, почти печатными буквами вывел на первой страничке: «ОЛЕНЬКА МОЯ». – А остальное потом допишу, – пообещал он, отрывая листок. И махнул рукой. – А это – для тебя!
По его знаку жалюзи на окне палаты как по волшебству раскрылись, и обомлевшая Оля увидела Сашину команду. Космос, Пчела, Фил и Фара, размахивая огромными букетами, дружно грянули:
– С днем рожденья, Иван, с днем рожденья, Иван, с днем рожденья, Иван Александрович, с днем рожденья, родной! – К их на удивление стройному хору присоединился и Саша, радостно подмигивая ей уже из-за стекла.
Она не могла не рассмеяться. Ну и шум они устроили в роддоме! Вот дуралеи, честное слово!
В офисе не только прибрали, но и стол накрыли. Водка, икра, копченое мясо, колбаска, брусника Все как у людей. Человек родился!
Фил в газетной треуголочке, как заправский строитель, внес последнюю черту – подвесил люстру. Новехонькую, только из магазина. Старая во время обыска-разгрома рассыпалась на мелкие кусочки, омоновцы потрудились на славу. Орлы, да и только!
Но Саша и Фара не праздновали. Дела, дела. Саша, нервно затягиваясь, курил одну за другой. Фара казался спокойным, но его тонкие породистые пальцы нервно и быстро перебирали бусинки четок. Одну за другой, одну за другой.
– Фара, брат, я тебе сразу сказал. Это не катит, – терпеливо втолковывал Саша. – Что ты уперся?!
– Ты мне брат, Саша, клянусь Аллахом! Но против своих я тоже не пойду. Ты это знаешь… – Саша хотел перебить, но Фара остановил его решительным жестом. – Дай досказать, я тебя долго слушал… Я между вами как на границе! Дома мне говорят! пускай Софет товар в Москве сбывает, и наши доходы увеличатся втрое. А что мне говорит Софет? Софет – значит, Белый… – объяснил Фара. – Да погоди!.. Он мне говорит: «Фара, брат, пошли подальше всю свою родню, потому что я в Россию дурь гнать не стану». Так?
Саша, конечно, понимал, что так. Но не мог он рассказать Фарику про Контору, Министерство, мать их, добрых дел. Не мог, и все тут! И – не хотел. Он находил все новые и новые доводы, стараясь быть убедительным.