– Осторожнее здесь, – назидательно посоветовал Фил, легко забрасывая на плечо тяжеленную сумку.
Космос снисходительно похлопал его по плечу:
– Разберемся, не волнуйся.
– Космос, береги себя, – поддел напоследок друга Саша. И обнял Пчелу: – Брат, прости меня. Я вчера обезумел совсем.
– В принципе, проехали, – пожал плечами Пчела и несколько вымученно улыбнулся. – Но я еще не отошел, если честно, – тем не менее добавил он.
Шутка ли – изрядно помятые бока и ссадина под глазом.
– Ты прав. Не держи зла, ладно? – И Саша крепко пожал ему руку.
Пчела едва заметно кивнул.
– Кос, живот прихватило, – подскочил к Космосу белобрысый Миха. – Я в туалет, потом сразу к машине.
– Давай, Мих.
Саша и Фил двинули на посадку.
– Фил, билеты у тебя? – полуобернувшись, спросил Саша.
– У меня, у меня, – успокоил его Фил, помахивая билетами. – Банзай! – махнул он Пчеле.
– Банзай! – вскинул руку повеселевший Пчела.
Слева от выхода из аэропорта Миха обнаружил работающий телефон. Поминутно оглядываясь, он быстро набрал номер:
– Але, это я. Облом… Слушай, я все сделал, не свезло… В аэропорту… Да не мог раньше. Он вылетает…
И тут чья-то рука выхватила у него трубку. Это был Пчела. Он приложил трубку к уху, но услышал лишь гудки отбоя.
Миха с ужасом смотрел на пацанов, окруживших его. Он, конечно, не надеялся найти у них сочувствие. Но никогда не думал, что его будут так ненавидеть.
– Ошибся, тупоголовый, – смотрел на него в упор Белый. – Никуда я не вылетаю.
Квартира была огромной. И, конечно, это впечатление создавали в первую очередь высоченные, в три с половиной метра, потолки. Окна выходили прямо на Яузу. А дальше открывался прямо-таки открыточный вид на старую Москву. Меж двух крыш даже была видна звездочка на одной из кремлевских башен.
– Это самая большая комната? – оторвавшись от окна, спросила Олю бабушка.
– Ну да, гостиная, – равнодушно ответила Оля. – Бабуль, тебе цейлонский или бергамот?
– Цейлонский… – крикнула бабушка, перемещаясь в другую комнату.
На прикрытых мешковиной коробках лежало несколько сабель. Некоторые – в богато украшенных ножнах, другие – просто так, наголо.
– Кудряво живете, молодежь. – Елизавета Павловна осторожно потрогала острие одной из сабель. А потом, воровато оглянувшись на дверь, взяла в руку саблю, оказавшуюся легкой, и несколько раз молодцевато взмахнула ею над головой. Прямо красный командир в юбке. На пенсии.
– А здесь что будет? – вернулась она к мирной жизни.
– Не знаю, может, кабинет, – из кухни крикнула Оля.
– Кабинет?! – бабушкино удивление было безмерно. – Да детская, – решила она по-своему.
– Спальня-то! Зачем такая огромная? – старушку здесь удивляло решительно все.
– Нормальная. Воздуха много… Иди, остынет, – умоляюще позвала ее Оля, которая уже обалдела от всех этих бабулиных вопросов.
Но та никуда не торопилась. Она достала монетку из старенького портмоне. И, с трудом наклонившись, засунула денежку в щель между двумя паркетинами. На счастье. Так делали всегда. И ее бабушка. И бабушка ее бабушки… Замечательная все-таки у Оленьки квартира. Просто роскошная. И кухня какая… Большая!
Аккуратно расправив подол парадного платья, она присела напротив внучки.
– Ох, Олюшка, я так рада, что у вас есть свой дом… Я все вспоминаю, как мы в эвакуацию с твоим отцом по углам кочевали… Ему тогда еще и двух лет не было.
– Сахар класть?
– Нет, я с тортом… – И бабушка задумалась. Посмотрев на Олю повлажневшими глазами, она принялась за торт, попутно рассуждая: – Нет, все-таки Саша юноша хороший, по-своему порядочный. И друзья его уважают. Такую квартиру подарили…
– А мы, может, переедем отсюда, – неожиданно вырвалось у Оли.
– Вот те на! – всплеснула руками бабушка. – А что случилось?
Оля поняла, что погорячилась. Вот уж с кем не стоило обсуждать эту тему!
– Да… Не, я так, брякнула. Мы пойдем на Кремера? – ловко перевела она разговор.
– Пойдем, пойдем. Только чай допьем. Прежде чем выпустить бабульку на лестничную площадку, Оля выглянула за дверь сама и внимательно оглядела порог и все углы. Сегодня гранат и прочей пиротехники не наблюдалось. И то хлеб. – Бабуль, пойдем пешком, а то лифт сломался. – Оля потянула бабушку за рукав, стараясь, чтобы та не заметила следов взрыва. Но бабушка все продолжала о своем:
– Лифт-то починят. Только не вздумайте переезжать. Мне квартира понравилась.
– Осторожно, здесь ступеньки крутые, – предупредила Оля.
Но следы недавнего происшествия трудно было не заметить. Вся стена лестничного пролета была абсолютно черной, буквально как грифельная доска. Только в отличие от доски пачкалась не мелом, а сажей. Под ногами похрустывало стекло и мелкие кирпичные осколки. В стенах зияли выбоины, а металлические перила выгнулись так, будто какой-то безумный силач долго и упорно проверял на них силу своих мускулов.
– Да-а, вот подъезд, конечно, запущен, что здесь было-то? – удивилась бабушка.
– Баллончик взорвался, – отворачиваясь в сторону, соврала Оля.
– Ничего себе баллончик, – фыркнула бабушка. – Как после бомбежки!
В густом еловом лесу было сумрачно. Из неглубоких овражков поднимался слоистый туман. День уже близился к закату. Красноватые лучи солнца пробивались меж еловых стволов и ветвей, подсвечивали туманный воздух, придавая ему бледно-розовый оттенок. Остро пахло смолой и почему-то дымом – видимо, на ближних дачах жгли костры.
Было тихо до звона в ушах. Городские звуки до этой чащобы не долетали. Кто бы мог подумать, что до кольцевой дороги всего каких-то пять километров!