– Считайте. Здесь пятьдесят процентов, – жестяным голосом проговорил щекастый. И, поднимаясь из кресла, добавил: – Ждем металл…
Спустя два часа деньги, наконец, были пересчитаны. Все было тип-топ. Можно было считать, что первый этап завершен: денежки, они вот уже, вот, у Артура в кулаке.
Он расхаживал по кабинету и возбужденно говорил в телефонную трубку:
– Бако! Бакошка, слышишь? Отправляйте срочно!.. Что значит много? Такой контракт!.. Да… Да… Ну хорошо, хорошо, только не дольше. У меня очень жесткие сроки… Ну, я верю в тебя… Да… Привет Далеру. До звонка. – Дождавшись коротких гудков отбоя, Артур, паясничая, склонился к телефонному микрофону и ласково, игриво проворковал туда: – Чурбанчик ты мой ненаглядный!!!
Чувства переполняли его, Артур готов был лопнуть. Лишняя энергия требовала немедленной нейтрализации.
Неуклюже приплясывая, он все более входил в раж и в одиночестве начал свой коронный номер, который позволял себе лишь в сильном подпитии, – как Кинг-Конг, он прыгал на полусогнутых ногах, бил себя кулачками в грудь и подпевал, ритмично выпячивая массивный подбородок: «Куба далеко, Куба далеко, Куба рядом! Это говорим мы!»
Секретарша с подносом зашла именно в тот момент, когда Артур отплясывал уже на рабочем столе.
Людочка мелко задрожала от смеха, изо всех сил стараясь сдержать себя. Но чайная ложечка предательски дребезжала на блюдце, а чай едва не выплескивался из стакана.
Артур Вениаминович, увидев ее наконец, сделал строгое лицо:
– Люда! Сегодня из Нью-Йорка факс пришел.
Людочка, словно в замедленной съемке, сменила смеющуюся маску на сугубо деловую. Все-таки она была профессионалом:..
Погода стояла прекрасная. Настоящая весенняя. Здесь, на железнодорожных путях «Москвы-Сортировочной», где пахло креозотом, дымком и угольной пылью, весна ощущалась еще острее. Утреннее солнце еще едва-едва пригревало, но уже было видно, что день будет прекрасным.
За Артуром и Хлебниковым, стремительно шагающими вдоль длинного состава, едва поспевали начальник станции, грузчики и сияющие сотрудники « Курс-Ин-Веста».
– Ну давай, докладывай, – приказал Артур Хлебникову.
– Значит, так, – деловито начал тот. – Докладные подписаны, с начальником все договорено. Ну, надо подмазать, сам понимаешь… Грузчики на месте.
Остановившись у головного вагона, Артур как дирижер взмахнул рукой:
– Ну, вскрывайте. Глянем на наш таджикский алюминий. Крылатый металл. Здорово поднимает!
Пока Хлебников с начальником станции обменивались накладными, Артур продолжал дирижировать:
– Где шампанское?
– Все как положено, – успел подскочить с видом именинника Хлебников.
Под скрежет дверей вагона, вскрываемого работягами в оранжевых жилетах, в голубое небо выстрелило шампанское. Шипучий пенный напиток, расплескивая на землю, разлили в пластмассовые стаканчики, расставленные рядком на поленнице шпал.
– Итак, уважаемые товарищи! – вовсю актерствовал Артур. – Перерезана алая лента, и первая партия таджикского алюминия хлынет на наш московский простор!
Публика зааплодировала.
И вот он, последний аккорд! Тяжелая дверь с жутким металлическим лязгом отъехала, наконец, в сторону. Солнечные лучи, пробившиеся сквозь дощатые щели вагона, весело заиграли по его стенам.
На лицо Артура больно было смотреть. Стаканчик с шампанским выпал из его онемевшей руки. Рот открылся, как у выброшенной на берег рыбки.
Вагон был пуст. Девственно чист и пуст. Если, конечно, не считать роскошной цветочной корзины, чьей-то заботливой рукой водруженной прямо в дверном проеме.
– Так, я не понял. Не понял, – действительно ничего не понял Артур. – Что это за фигня?
Хлебников, не отвечая шефу и не веря собственным глазам, метнулся в вагон. Окончательно убедившись в его безоговорочной пустоте, он истошно заорал кому-то вдоль вагонов:
– Проверяй все вагоны!
Артур, готовый, казалось, расплакаться, мешковато уселся на грязную просмоленную шпалу. В руках он держал дурацкую цветочную корзину, издевательски украшенную траурной лентой.
У вагона суетились его люди, железнодорожные служащие, мелькали красные милицейские околыши.
Подскочил запыхавшийся Хлебников.
– Ну?
Хлебников смог лишь развести руками.
– Я тебя, муфлон, спрашиваю? Эт-че такое?
– Все. Все, – едва переводя дух, просипел несчастный Хлебников. – Все выгребли подчистую.
Артура затрясло:
– Я тебя сейчас сам выгребу!
Отвернувшись от всего опостылевшего мира, Артур, вперив бессмысленный взгляд в голубые небеса, машинально вытирал пот со лба уголком траурной ленты.
Солнце уже залило светом все огромное пространство станции «Москва-Сортировочная». И кого-то, в отличие от Артура, оно грело гораздо ласковей. В природе всегда есть место равновесию: если где-то много горя, то в каком-то другом месте обязательно много радости.
Буквально через десяток железнодорожных путей в сторону от злосчастного пустого состава стоял другой, точная копия предыдущего. Отличие ситуации было только в том, что вдоль него быстрыми уверенными шагами шла группа людей во главе с Сашей Беловым, Филом и Космосом. Вслед за ними едва поспевал железнодорожник. Замыкали процессию несколько боевиков из бригады.
В проеме открытого вагона радостно распевал бодрую песенку Пчела:
– Советский цирк умеет делать чудеса, – вопил он, имея на то все основания.
За его спиной тускло поблескивали аккуратные штабеля металлических чушек. Это был алюминий. Тот самый, что поднимет на раз.
Космос ласково приник к волшебному грузу: